Невоплощённые мечты Виктора Губарева

Стихи Виктора Губарева

* * *
Днепр затуманился
Думой глубокою,
Дали обнялися
С тьмой черноокою,
Зверем могучим
Берег лежал,
В темные кручи
Волны зажав.
1929

* * *
В первых числах месяца апреля
В наши рощи птицы прилетели,
И сады вскипели небывало,
Птичьим громом встретили весну.
А вона, як дивчина, спивала,
Белым цветом косы убирала
И глядела в сонную Десну.
Озарилась радугой Десна.
Хороша в Чернигове весна!
1932

ДОРОГА
Боками красными сверкая,
Огонь бросая из-под дуг,
Идут солидные трамваи,
Раскачиваясь на ходу.
Захлебываются стекла дрожью,
Сверкая сгустками огней.
И я бросаюсь на подножку
И балансирую на ней.
Вокзал по-деловому щедр,
Он поезда встречает сразу
И беспокойным дымом щей,
И звоном масленок чумазых.
Но проводник обед оставит,
Расскажет он, победой горд,
Как шли груженые составы
Москва — Магнитогорск,
Как пели рельсы, никли шпалы,
Дрожали оси на ходу,
Про машиниста-запевалу
И про степную духоту.
И вот уже вокзал за нами
Грузится, лязгает, поет,
Блестя усталыми глазами,
Проходит за окном завод.
И я с серьезною заботой
Гляжу на переплеты рам.
Товарищ к этим вот воротам
Идет по розовым утрам.
Вот удаляются моторы,
Машин редеют голоса.
Перед развернутым простором
Оторопели корпуса.
Летят, не зная устали,
Как ярые грачи,
Над желтою капустою
Багровые лучи.
А там, за робкой нивою —
Овражек перейдешь —
Красивая, спесивая,
Взволнованная рожь.
Здесь дружбою богаты,
Как лучшая родня,
Колхозные ребята.
Заводский молодняк.
А если солнце скроется
За теплою поляной,
Тогда забеспокоится
Широкая тальянка.
Пусть удивленные вагоны,
Взбираясь вверх, ныряя вниз.
Меня помчат по перегонам,
Где строится социализм.
А он на каждом километре
Встает, понятный и простой.
Летят взволнованные ветры
Над перекроенной страной.
1933

ДЕВУШКА
ИЗ МАРТЕНОВСКОГО
Ты говорила, что теперь земля
Весенней силой будет наливаться
И что днепровские густые тополя
Тебе опять, наверное, приснятся,
Что где-то там лирический, восход
Багровым лебедем плывет над садом.
Что лег металлургический завод
Непонятой и черною громадой.
Цех был тебе до жути незнаком—
Кругом высокие нахмуренные стены.
…И вот три года ярким языком
С тобою говорят мартены.

Ты вровень поднимаешься с бригадой,
Вниманием дыханье захватив.
И стала черная заводская громада
Тебе понятной, точно трепет сада
И как пшеничное волненье нив.
Такая жизнь не вышла на авось,
Она взята в движении кругом:
Ценой ночей, продымленных насквозь
Потрескивающим табаком,
Ценой часов, оторванных от сна,
Ценою глаз, которых не смыкали,—
Взошли посеянные где-то семена
Потоками высокосортной стали.

И слышу я взволнованную речь,
И вижу тонких губ волненье:
Мы будем эту сталь беречь,
Как молодость, любовь и вдохновенье.
Седой чугун ты снова будешь плавить
В багровую, клокочущую кровь,
Чтобы в поля незабываемой Полтавы
Пришли колонны мощных тракторов.
1933

ПРЕДЧУВСТВИЕ ВЕСНЫ
Еще о мае думать рано,
С сибирским ветром заодно
Еще косматые бураны
Приходят в полночь под окно.
Но зори бредят об апреле,
Шумят в коричневом саду.
Сегодня первые капели
Упруго прыгали на льду.
Звезда несмело загорится
Над грустью сонных тополей.
У звезд такие же ресницы,
Как и у девушки моей.
Я жду ее. И тихой речью
Звенят капели тут и там.
И этот непонятный вечер
За мною ходит по пятам.
Она, задумчива немного,
Сидит, наверное, одна.
И у скрипучего порога
Ей тоже чудится весна,
И перед ней снежинки тают.
Темнеют сонные пути.
И книжку девушка читает,
Все описанья пропустив.
И, потеряв сюжет романа,
Она рассеянно пойдет
Туда, где ветер полупьяный
Скандалит у чужих ворот.
Она придет.
И радость встречи
Протянет в розовой руке,
И принесет на шубке вечер
И седину в воротнике.
К кому, несмелая, немая
Весна не входит по пути?
Так дай же руку, дорогая,
Чтоб было радостно пройти
По лужам робким и наивным
И мимо сада, где кусты
Волнуются и ждут густых,
Апрельских, откровенных ливней,
Туда, где чуть закат дымит
И пролетает над домами,
Где наша молодость шумит
Еще невнятными ручьями.
1934

ДОЖДЬ
Тяжелые птицы летят напролом
Сквозь мутный и бешеный вечер.
Гроза размахнулась лиловым крылом
От Гомеля до Унечи.
Она окружает растерянный дом,
Летит по дорогам открытым.
Над самою крышей взрывается гром
И рвет облака динамитом.
Бросая сады в исступленную дрожь,
На землю летит оглушительный дождь.
В промокнувших гнездах горланят грачи,
Деревья — в воде по колено.
Бегут по каменьям косые ручьи,
Качая разбитую пену.
Над пестрым разбегом июльских садов
Прошли молодые ветра.
И радуга выгнулась легким мостом
Над мутной водою Днепра.
Оперлась на плечн крутых берегов,
Висит над сиреневым летом.
До радуги можно добраться рукой
И улыбнуться при этом.
Глаза приоткрыв, провожаю грозу,
Ловлю настороженным слухом,
Как спелые капли по листьям ползут
И падают на землю глухо.
И ветер не в силах деревья качать,
Они неподвижны и немы.
Тогда к беспокойным, бугристым ручьям
Спешит босоногое племя.
Плывут корабли из сосновой коры,
Ручьи широки и открыты,
И вслед кораблям по дорогам сырым
Идут безбородые Шмидты.
Июль награждает героев сполна:
В петлицах ребячьих рубашек
Под искренним солнцем цветут ордена
Из мокрых, помятых ромашек.
1934

ОТДЫХ
Уходит день походкой утомленной,
Скользя по соснам желтою рукой,
Туман качается светло-зеленый
И стынет над бесцветною водой.
И звезды не срываются с размаху.
Им долго жить и в синеве гореть.
Лежит земля в сатиновой рубахе.
Скрестив, как руки, переплеты рек.
Приходит полночь
По дороге лунной.
Следы блестят
На выступах камней.
И тонкие, сверкающие струны
Настраивает месяц в вышине.
Как лучший мастер,
Без одной ошибки,
Качая тишь
И голубые сны,
Сыграет ночь на этой лунной скрипке
Девятую симфонию весны,
Чтобы земля на совесть отдыхала
Под мягким пологом нетронутой травы.
Чтоб завтра не тревожила
Усталость
Ее светловолосой головы.
1935

* * *
Облака срываются с причала,
По дорогам желтый ветровей,
Я живу, как ты мне приказала,
Не ломая пасмурных бровей,
Я живу, с друзьями .балагуря,
Наблюдаю в небе облака.
Славлю осень, принимаю бури
И холодный розовый закат.
И, почуяв смутную тревогу,
Прохожу по листьям сентября,
Провожая в дальнюю дорогу’
Легких птиц, прославивших тебя.
Все в полете. Все перед разлукой,
Оттого ль над речкой голубой
Тополя заламывают руки
В городе, оставленном тобой?
Поезда грохочут у вокзала,
Синие, ночные поезда.
Я живу, как ты мне приказала,
Подавая руку на года.
Прохожу по ярам, по долинам
Стороной садовой и степной,
Легкой, быстролетной паутиной
Осень пролетает надо мной.
Приезжай, веселая, хорошая,
В синее безмолвие садов!
Скоро белокрылая пороша
С ветрами закружит над водой.
1933

* * *
У травы покошенной
Много верст исхожено,
Много песен спето на моем пути.
У травы покошенной
Не найти хорошую,
Милую, хорошую не найти.

Над рекой над Иловской
Зарыдала иволга,
Ходит щука острая тихо вдоль осок.
Мне бродить до позднего
Лунного да звездного
Вечера, который упадет росой.

И запахнет смятою
Придорожной мятою,
Темнокрылой птицей встанет в вышине,
Проплывет высоко
Над речной осокой
Песнею рыбацкой, отблеском огней.

Мне бродить до вечера.
Мне грустить над речкою,
Вспоминая встречи в омуте садов.
Видеть в лунном мареве
Трепетное зарево
Дальних, незнакомых, строгих городов.

Где теперь ты, босая,
Резвая, курносая?
Белые косички. Серые глаза.
Вспомни, как, бывало,
Ягоды сбирала
В наших белорусских лиственных лесах.

Вспомни над полянами
Бледные туманы,
Птичий предрассветный песенный салют.
Я тебе на память
С белыми цветами,
С ландышами письма отошлю.

Может, дорогая,
Ландыш сберегая,
Ты меня припомнишь, тихо загрустишь.
У травы покошенной
Не найти хорошую.
Милую, хорошую не найти.
1935

БЕРЕЗКА
На закате — холодеют росы.
Сиротеют горные края,
Отзвенела белая березка,
Песенка вечерняя моя.
Протяну я на прощанье руку,—
В дальнюю дорогу провожу.
Не скажу друзьям я про разлуку,
Про печаль ни слова не скажу.
И глаза суровые, сухие
Не сомкну до утренней зари.
Черный поезд тронулся на Киев,
На ходу качая фонари.
Резкий ветер дальних расстояний
Скроет все, что было наяву.
И березку нашу киевляне
Тополинкой, может, назовут.
Только нет березки мне дороже.
Только девушки нежнее нет
В городах, в таежном бездорожье,
По уральской горной стороне!
Только дружбе нашей нет износа!
О тебе звенят мои края,
Белая кудрявая березка,
Песенка вечерняя моя.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
В марте месяце зима уйдет, бушуя,
Я друзьям ни слова не скажу—
Вдоль по улице березки посажу я,
Белые деревья посажу.
Шелестя веселыми ветвями,
Листья нагибая до краев,
Мне березки вызвенят на память
Имя беззаботное свое.
И пускай тогда уральский ветер
Заметает дальние пути.
…Это хорошо, когда на свете
Есть о ком немножко погрустить.
1937

В этом году поэту Виктору Федоровичу Губареву, нашему земляку, исполнилось бы 100 лет.

В. Губарев Воспоминания о нем, как ни о каком другом известном человеке, связанном своей биографией с нашим городом, продолжают будоражить память, по-прежнему внося в нее горечь и непреходящее чувство обиды, ощущение несбывшихся надежд, вызывая упрек нашему прошлому за загубленный талант, так и не успевший раскрыться до конца. До сих пор не заглушают эту душевную боль ни запоздалое раскаяние, ни поспешное в свое время признание заслуг «пролетарского поэта», ни посмертное восстановление в рядах официальных писателей.

Судьба даровала ему короткую, но яркую жизнь. Он родился 13 февраля 1914 года в Новозыбкове, в состоятельной и интеллигентной семье местного книготорговца Федора Георгиевича Губарева. Его мать, Елена Васильевна, была дочерью известного в городе помещика Петухова, владельца городской мельницы.

Дом Петуховых
Дом Петуховых

Отец в молодости поддерживал демократические устремления, которыми был пропитан дух страны и, возможно поэтому, в своем магазине разрешил организовать перевалочный пункт хранения большевистской газеты «Искра», хотя сведения об этом сохранились только косвенные.


Вид на ул. Чугуновскую (фрагмент открытки нач. XX в.).
Третий дом слева (двухэтажный) — магазин Ф.Г. Губарева

Может быть, судьба Виктора сложилась бы по-другому, но грянула революция, перевернувшая не только общественную жизнь России, но и покорежившая многие и многие личные биографии. Его родители, отдав «незаконно нажитое» в руки советской власти, переселились в небольшую квартиру, где часто собиралась местная творческая элита. Здесь музицировали, читали стихи, рисовали. Рос он среди книг, поэтому страсть к литературе проявилась у одаренного мальчика очень рано.


Вечер у Губаревых. Слева направо: сестра Татьяна, художник Павел Веньяминов, Виктор Губарев, Елена Васильевна (мать), Федор Георгиевич (отец). Фото 1920-х гг. из архива А.Кублицкого

Начитанному и эрудированному Вите Губареву прочили блестящее будущее. Учился он хорошо, был одним из лучших учеников школы с кооперативным уклоном им. К.Либкнехта, одного из учебных заведений, располагавшемся в бывшем здании женской гимназии, сохранившей старые традиции, где еще преподавали бывшие ее учителя.


Бывшая женская гимназия. В 1920-х гг здесь располагались две школы — им.М.Калинина и им.К.Либкнехта.

Уже в возрасте девяти лет его первые произведения появляются в стенгазете, затем в школьном рукописном журнале, который он сам издавал. А в девятом классе был направлен проходить производственную практику в только что начавшую выходить районную газету «Ударник», где впоследствии и остался работать в качестве литсотрудника. Здесь часто публикуются стихи Виктора, во многом навеянные творчеством Надсона, которому он вначале старался подражать. На всю жизнь он сохранил любовь и к другим русским поэтам – Некрасову и Есенину. Много его произведений посвящены природе родного края.

Вечер тихий на землю спустился,
Солнце скрылось за дальней горой,
И дрожал, разноцветно искрился
Луч последний над грустной рекой.
На деревьях листва золотая
Тихо-тихо шептала порой,
Низко ветви свои наклоняя,
Целовалась ива с водой…

В.Губарев - комсомолец Однако романтика строительства новой жизни, время первых пятилеток подхватили семнадцатилетнего журналиста и литератора. Он вступает в комсомол, с головой окунается в агитационно-массовую работу, пишет о создании колхозов, развенчивает мелкобуржуазную психологию крестьянства. Желание посвятить себя поэзии утверждается в нем окончательно и в ответ на призыв ЦК комсомола и профсоюзов «ударники — в литературу» организует в Новозыбкове при редакции газеты литературную группу. Вначале она называлась «Волна», затем была преобразована в НАПП — Новозыбковскую ассоциацию пролетарских писателей, в которую входило более 30 человек, в том числе его близкий друг, будущий писатель Артем Маневич. Итогом этой работы стало появление коллективного сборника «Ответ», где поэма Виктора Губарева «Слово о кимовцах», посвященное передовой молодежной бригаде спичеников фабрики «Малютка» (КИМ — коммунистический интернационал молодежи), занимает значительное место. Наряду с тематикой трудового подъема, в его творчестве, очевидно под влиянием активного культивирования в официальных органах, неизменно проскальзывает тема борьбы с классовым врагом. «Откликаясь на требования дня», как записал он в дневнике, появляются и такие злободневные строки:

…Полосатую спину выгнув,
Дорога лежит, притаясь,
Точно готовая прыгнуть,
Сжавшаяся змея,
Молчаливо бредут туманы
В тишине напряженно-грозной…
Поручена мне охрана
Семенного амбара колхоза.

В целом же творчестиво В.Губарева в новозыбковский период не претерпевает особых изменений, оставаясь в определенных рамках и не выходя за пределы тем и сюжетов, которые его окружали или навязывались обстоятельствами. Хотя и не избежал он влияния модных тогда «пролеткультовских» течений. Заложенные в нем поэтические силы требовали выхода, новых впечатлений, живого творческого общения на более высоком уровне. Поэтому, когда по путевке комсомола ему предложили принять участие в промышленных новостройках на востоке страны, он с желанием на это откликнулся. К проводам отезжающих и своему отъезду (в 1933 г.) написал стихи, которые стали последней его прижизненной публикацией на страницах «Ударника».


Редакция газеты

Вторая и наиболее плодотворная часть жизни Виктора Губарева связана с Уралом. Там, работая в редакциях газет Златоуста и Челябинска, сближается с группой молодых поэтов, ставших затем известными всей стране – Борисом Ручьевым, Константином Реутом, Николаем Куштумом, Михаилом Львовым, публикуется на страницах выходящих там журналов «Штурм» и «Красная новь». Он поступает учиться на литературный факультет МГУ, заканчивает курсы комсомольских писателей, одним из первых в стране вступает в Союз писателей СССР, получив членский билет из рук М.Горького. В 1935 году, в Челябинске, вышел первый сборник молодого поэта, рецензию на который ему написал уже известный тогда поэт Илья Френкель. В его творчестве все больше появляется стихов, воспевающих Урал, его историю, нынешние трудовые свершения.

Такая жизнь не вышла на авось,
Она взята в движении кругом:
Ценой ночей, продымленных насквозь
Потрескивающим табаком,
Ценой часов, оторванных от сна,
Ценою глаз, которых не смыкали,—
Взошли посеянные где-то семена
Потоками высокосортной стали.

Несмотря на молодость, харизматичность личности Виктора Губарева отмечали многие, кто с ним в то время общался. Его организаторская роль признавалась всеми. Даже на фотографиях целеустремленный и волевой взгляд Виктора выделяется среди сверстников и коллег. Его образ, поступки, манера поведения, общительный характер запомнились многим, что и вылилось позже в многочисленные воспоминания, оставленные его сокурсниками по литературоведческим семинарам и конференциям, теми, кто с ним трудился на журналистском поприще.

Еще в Златоусте он становится лидером объединения «Мартен», а челябинская квартира Губарева была своеобразным штабом молодых писателей, где они регулярно собирались, читали свои стихи, обсуждали новинки литературы. Вот воспоминания о нем Артема Маневича, которые он вкладывает в уста одного из героев своей повести «Волга совсем рядом», слегка изменив фамилию:

«У меня был друг детства Виктор… Мы начали дружить с самого первого класса. Я всегда знал, о чем он думает, Виктор же был в курсе моих мыслей. Мы читали одни и те же книги и в один и тот же день вступили в пионеры, а через несколько лет — в комсомол… Виктор был умный парень, что да, то да… Мы вместе окончили девятилетку и вскоре уехали на Урал. Тогда все комсомольцы уезжали на Урал. <...> …Виктора, он замечательно писал стихи и очерки, взяли работать в областную комсомольскую газету… <...> Виктор иногда приезжал в Москву. Он читал мне свои новые стихи и рассказывал про уральские стройки. Стихи у него были такие, что самому хотелось опять поехать на Урал, на Магнитку или в Челябинск — на самый передовой край… Вот какой это был парень. Виктор был самый способный из нашего школьного литкружка. Тут уж ничего не скажешь, что да, то да».

У А. Маневича сохранилось много стихов и прозы В. Губарева, которые он уже в 60-е годы передал издателям для публикации. Среди них, возможно, были и эти строки, обращенные к своему «московскому другу»:

Рядом с ветром, седым и низким.
Птицы грузно летят на юг.
Ты мне вспомнился, очень близкий
И далекий московский друг.
Я не знаю, какие закаты
Поднимаются над Москвой.
Может, тучи висят над Арбатом,
Осыпаются над тобой.

Не забывал поэт и родной город. Новозыбков в его стихах появляется образом далекой «садовой», «песенной стороны»:

За буранами грозовыми
Ты отсюда не видна,
Сторона моя садовая,
Песенная сторона.

Полный планов и надежд Виктор щедро делится новыми задумками со своими друзьями, коллегами, читателями. Один из его школьных товарищей Арон Эпштейн, известный новозыбковский журналист, так вспоминал в своих книгах и статьях о встречах с Губаревым в середине 30-х гг. прошлого века:

«Обычно летом, приезжая в гости к родным, обязательно посещал редакцию. Внимательно просматривал подшивки, давал дружеские советы по содержанию и верстке газеты. Особенно интересовали его «Литературные страницы».

«Виктор работал над книгой стихов… С большим волнением говорил, что решил написать поэму о трех Иванах: Иване Калите, Иване Грозном и Иване — нашем современнике».

«Это будет гимн нашему всемогущему русскому Ивану. Я хочу показать трех Иванов, стоящих на трех гранях исторического развития нашей Родины».

Но его мечтам так и не суждено было воплотиться в жизнь. Людей с активной позицией и самостоятельным мышлением власть не жаловала и быстро подрезала крылья. Последней прижизненной публикацией Виктора Губарева стала подборка стихов в челябинском альманахе «Стихи и проза» за 1937 год. Написанная им поэма «Зимняя сказка» до читателей так и не дошла, а следы рукописи пропали в издательстве, откуда она, скорее всего, была изъята.

Зимой 1937 года по несправедливому доносу он был арестован, а 4 января 1938 года году осужден и в тот же день расстрелян в Челябинской тюрьме. Стандартное обвинение («контрреволюционная деятельность, участие в троцкистской организации»), скоропалительный суд, жестокая расправа… Обыденная тогда и с трудом воспринимаемая сейчас правда жизни тоталитарного режима. И как свидетельство, — последние слова из застенков — записка родителям: «Милые мама, папа! Не горюйте. Выяснится. Я невиновен…».

Никто и ничего не собирался выяснять, все заранее было предопределено. Пуля палача в форме НКВД остановила сердце и прервала на взлете творческий путь Виктора Губарева. Ему было всего неполных двадцать четыре года. У каждого погибшего поэта есть свой Дантес, однако кто взял на себя роль доносчика так и осталось тайной, спрятанной в архивах Лубянки, тем более это была всего лишь одна из многих и многих жертв, положенных на алтарь борьбы за «светлое будущее». Общественная система, убивающая своих поэтов, такого будущего иметь не может.

Имя Виктора Губарева на долгие 20 лет было вычеркнуто из нашей «рабоче-крестьянской» литературы. Реабилитации своего единственного сына его мать, Елена Васильевна Губарева, так и прожившая всю жизнь в Новозыбкове, дождалась лишь в конце 50-х годов. В 1966 году газета «Литературная Россия», благодаря ее стараниям, публикует на двух страницах материал о творчестве поэта (статья А.Эпштейна) и подборку его стихотворений. А в 1968 году Уральское книжное издательство выпускает сборник стихотворений Виктора Губарева «Предчувствие весны», куда вошли 28 поэтических произведений. В нем можно было познакомиться и с большой публикацией молодого челябинского литературоведа Лидии Гальцевой (впоследствии не раз обращавшейся к этой теме), посвященной жизни и творчеству нашего земляка.

Отмечая заслуги «одного из лучших уральских поэтов 30-х годов», автор статьи приводит воспоминания его друзей – Алексея Ионова, Миколы Нагнибеды, Бориса Ручьева, Михаила Люгарина, Якова Вохменцева. Все они когда-то учились и работали вместе с Виктором Губаревым. Нужно отметить, что уральское краеведение за это время внесло значительный вклад в литературоведческие изыскания о В.Ф.Губареве — появились целый ряд публикаций о его творчестве, было издано несколько коллективных сборников и антологий, включающих произведения В.Губарева, выпущенных в Челябинске и Златоусте.

Безусловно, он многое не успел. А судя по всему, его литературному дару предстояло еще во всю силу проявить себя — неординарный талант, глубина творческих исканий, широта взглядов обещали воплотиться в значительную по мощи поэтическую вершину. Однако и то, что написано им и сохранилось – стихи, поэмы, рассказы – уже вошло в золотой фонд нашего литературного краеведения. Для нас же он останется навечно молодым и прекрасным в своих мечтах поэтом, так и не испытавшим «возможности постареть».

…Я не знаю какая старость
Нам написана на роду.
Будем, может быть, знамениты.
Может выстроим города,
У другого, у нашего Шмидта
Тоже вырастет борода.
Нас окружат большим почетом.
И уверенно и легко
Пролетят над нами пилоты
В окружении облаков.
…………………………………..
Станет волосы путать ветер,
Наши волосы в серебре.
Мы поймем, что на этой планете
Нет возможности постареть.

Имя Виктора Губарева давно заслужило благодарную память его потомков, но, к большому сожалению, до сих пор его имя нигде и никак у нас не увековечено. Нет изданных у нас в области его произведений, не проводилось в городе чтений и литературных конференций, посвященных его творчеству. До сих пор нет и на доме, где он жил, мемориальной доски. То немногое, что появлялось в периодической печати к предыдущим юбилеям поэта – пока удел энтузиастов. Помочь в полномасштабном восстановлении творческого наследия нашего земляка, сохранении памяти о нем, могло бы более активное участие наших муниципальных органов власти, официальной культуры, ее подразделений. И здесь есть над чем подумать всем нам.

19 комментариев:

  1. Людмила говорит:

    Спасибо автору за уникальную возможность ознакомиться с биографией и стихами Виктора Губарева.
    Память о таких людях, сыновьях своего времени, не должна угаснуть. Пока есть такие неравнодушные, как
    Константин Попов, жизнь продолжается. Это колоссальный труд — по крупицам собрать, восстановить забытые страницы прошлого и подарить их потомкам. Пока живы воспоминания о трагически прерванных судьбах, мы остаемся людьми.

  2. Олег Каменецкий говорит:

    Константин Федорович! Ваша статья Великолепна!!! Она рассказывает и открывает для нас многие ранее забытые страницы из биографии Виктора Губарева, его трагическую, но все же — героическую судьбу. Отрадно, что есть такие люди как Вы, которым небезразлична судьба человеческая!!!!! Благодарствую Вам, за Ваш кропотливый, собранный по крупицам труд. Ведь без знания прошлого — нет будущего!!!!

  3. Anna говорит:

    Константин Фёдорович, огромное спасибо за подробный и очень интересный рассказ о нашем земляке! Просто удивительно, как много поэт успел сделать за свою короткую жизнь; его стихи, несомненно, остаются и сейчас образцом настоящей поэзии. Как жаль, что эта жизнь была жестоко оборвана в самом начале… Время, в которое он жил, было непростым и суровым, но впереди людей ожидало ещё более сильное потрясение — война. Преступление его палачей не исчерпывается лишь физической гибелью молодого поэта, оно ещё и в том, что русская советская литература и её читатели лишились яркого и мужественного голоса военного журналиста, писателя и поэта Виктора Губарева.
    Вина наша перед ним велика! И имя его не увековечено, и литературное наследство известно мало, его родная школа, насколько я могу судить, не слишком активно участвует в процессе сохранения памяти о поэте. Да и газета, в которой он работал, не нашла места на своих страницах, чтобы хоть краткой информацией почтить память своего бывшего сотрудника в день его столетнего юбилея.
    Вот и непонятно, мы так богаты, что можем пренебречь памятью наших славных земляков, или мы так бедны духовно, что считаем сегодняшнюю суету важнее связи поколений?
    Спасибо Вам, Константин Фёдорович, за этот материал, без Вас юбилей поэта и совсем бы не был замечен. И отдельная благодарность за подборку стихов, по ним чувствуется, что поэт Виктор Губарев мог бы стать одним из известнейших стихотворцев своей эпохи.

  4. Павел говорит:

    Почему имя доносчика не известно? У А.Г.Кублицкого были все материалы из его дела за исключением текста самого доноса.

  5. Const говорит:

    Спасибо всем за комментарии. Надеюсь общими усилиями сделаем что-нибудь в нужном направлении. По поводу материалов Кублицкого, могу сказать, что именно на этот вопрос он ответа и не получил. Он сам мне об этом говорил. Тайная охранка с царских времен своих не выдает.

  6. Юлия Малашенко говорит:

    Листа с надписью «Донос», я думаю, не будет нигде. Фамилии в контексте.
    Не так давно я держала в руках дело своего репрессированного родственника. Он был расстрелян на полигоне Бутово в 1938 году. Дело прошито, пронумеровано, с печатью «Хранить постоянно». Насколько я поняла, фамилии искомых (одного мало, минимум требовалось два) фигурировали как фамилии свидетелей, с цитатами из их высказываний, они были в «Справке на арест» и в «Обвинительном заключении».
    Так могли сводить счеты. В нашем деле, например, первой свидетельницей была дама в годах, которая помнила 56-летнего обвиняемого 20-летним молодым человеком. Он тогда, в начале века, был красив и состоятелен, прошел, видимо, мимо…

    • boris говорит:

      Вы, Юлия, скорее всего, романтизируете мотивы доносительницы. Оскорблённое чувство, материально воплощающееся в донос-фабульный ход мексиканского сериала, а не жизненных реалий тоталитарного государства. Мотивы доносительства были намного прозаичнее и прагматичнее: страх, меркантильный интерес, верноподданнический восторг, ложное, навязаное пропагандой чувство долга, а то и просто служебное рвение…
      Как говорил Сергей Довлатов, Сталин, конечно, конченый мерзавец, но кто написал сорок миллионов доносов?
      В 1991 году архивы открыли на короткое время, но быстро опомнились: живых стукачей было ещё очень много.
      Я не сторонник раскрытия оперативных псевдонимов: убитых не вернёшь, а старые и немощные «дятлы» давно не те молодые и полные сил «информаторы» и «мсточники». Нет смысла судить оболочки, да и нет таких статей в УК. Моральные муки? Они им неведомы.

  7. Павел говорит:

    Я не знаю кому, что и почему говорил А.Г.Кублицкий, но материалы дела он получил при мне. Был очень доволен. Говорил, что теперь у него есть все доказательства на «этого» ……… Кроме того у него были записаны воспоминания людей, что «этот» единственный, из круга с кем общался [тут надо поделить на национальности, но у меня только общие данные, так как я ни краевед и не историк и не сильно вникал в то что мне говорилось] , остался на свободе, после попадания на беседу к чекистам. У А.Г.Кублицкого были так же копии газет 30-х годов где «этот» призывал уничтожать как бешенных собак ……. И статья [того времени когда мы общались] где «этот» плакался как его дорогие товарищи пали жертвами клеветы. И если А.Г. так и не озвучил имени «этого» пламенного коммуниста, патриота, значит на это были причины. Но то, что А.Г.Кублицкий получил эти материалы, значит, что если у кого есть желание, можно получить их снова.

  8. Const говорит:

    Уважаемый Павел, я прекрасно знаю кого имел ввиду А.Г.Кублицкий и кого он подозревал. Да, подшивки «Ударника» содержат обвинения этого журналиста «троцкистам-уклонистам» и репортажи с собраний трудящихся с требованием немедленного расстрела «собак империализма, проникших в ряды борцов за социализм». Но кроме него таких было еще 90% в стране (ты прав, Борис). Скорее всего А.Г. хотел выдать желаемое за действительное (на почве и личных отношений), тем более, повторяю, прямых улик ни на кого он не получил. Это точно! Можно при желании обратиться и к вдове А.Г. и посмотреть эти документы. Кроме того, В.Губарева судили в Челябинске и по его делу проходили еще несколько его же товарищей журналистов и писателей. Дело это тоже уже не секрет. Во вском случае челябинское отделение «Мемориала», скорее всего, этими сведениями располагает — они там очень активны.

  9. Павел говорит:

    Уважаемый Const , у каждого своя правда. А.Г. много мне рассказывал о этом «человеке».И как я думаю сейчас, потому, что мое личное мнение совпало с его личным отношением. Хотя я не помню видел ли его хоть раз, но со школы помню разговоры старших о его лжи и клевете в адрес наших знакомых. Людей с трагической судьбой, порядочнее которых я наверно и не встречал. И это живет до сих пор в его творениях. На эту тему есть прекрасная басня СОЧИНИТЕЛЬ И РАЗБОЙНИК. И я думаю, что Борис не прав. Мы ходим по улицам названым именами сочинителей, разбойников, убийц, садистов, великих полководцев [величие от количества уничтоженных собственных солдат], просто дегенератов, людей ненавидевших Россию и говорим, что это история и трогать ее нельзя и тут же возмущаемся о падении нравов, деградации народа, росте цен, тарифов и т.д. Израиль до сих пор уничтожает эти оболочки. А жертв в нашей стране было в разы больше. А вообще я затеял этот разговор потому, что мне очень нравятся материалы этого блога. И очень было бы неприятно увидеть положительную публикацию о том, кого Вы прекрасно знаете.

    • boris говорит:

      Ув. Павел, я вполне разделяю ваш пафос относительно городской топонимики, памятников, мемориальных досок с именами губителей, их влияние на моральную атмосферу в стране, так и не смывшей пятен исторического прошлого, а с некоторых пор просто загоняющего эту грязь вовнутрь, словно надевая шёлковую сорочку на немытое тело. Я не против раскрытия псевдонимов штатных сотрудников, запятнавших себя палаческими функциями, но против обнародования имён тех, кто писал доносы, чохом. Бывает невыносимое давление, бывают невыносимые обстоятельства, страх… Человек вообще слаб, и судить всех поголовно из нашего времени, живших в ту ужасную эпоху я бы не взялся. Есть хороший фильм на эту тему: «Зеркало для героя»…
      Что до израильтян, то они отлавливают и судят, а то и уничтожают бессудно только тех, у кого руки в крови, а не жалких доносчиков.
      Специфика спецслужб такова, что ежели они станут сдавать имена своей агентуры, то не смогут вербовать новых агентов, без которых ни ГБ, ни контрразведка, ни полиция не могут полноценно работать. Трудный это вопрос.
      Между прочим, «стучат» обычно именно те, на кого никогда не подумаешь, а вовсе не самые горластые и кликушествующие.
      Мне кажется, даже сейчас, когда чекисты «рулят», бликие родственники могут получить разрешение на просмотр дел репрессированых, с подшитыми подмётными письмами «свидетелей». Прециденты точно были.

  10. Const говорит:

    Личное и коллективное мнение это конечно, можно учитывать, только в юриспруденции существует основополагающий принцип — презумпция невиновности. Только суд может решить — виновен человек или нет. В противном случае у нас не хватит столбов, веревок и мыла на все мнения. Что, впрочем, в нашем прошлом нередко уже случалось. Безусловно, — главным вмновником и доносчиком была общественная система. Посему поиск стрелочников неизменно потянется выше. Да и что мог заявить человек, пусть даже и очень близко знавший того же Губарева через 5 лет после его отъезда из Новозыбкова? То, что знали и все — его «буржуазное» прошлое как сына «бывших» было на виду у каждого жителя города, несмотря на то, что как журналист, Губарев точно также клеймил «врагов народа». Уверен, что его статьи на эту тему имеются. При всем моем уважении к А.Г.Кублицкому, должен все же заметить, что он был ярый сторонник славного советского прошлого, и в угоду этому часто был необъективен в своих трудах. А субъективизм для краеведения — враг номер один. Впрочем, достаточно прочитать коллективный труд «Новозыбков» об успехах нашего колхозного строя в 30-е гг. Хм… это тогда, когда в городе умирали с голода, о чем, кстати, ни в одном краеведческом труде не сказано! Впрочем, таких примеров очень много.

  11. boris говорит:

    Что-то я не припомню, Костя, чтобы кого-то судили за доносительство. Даже за очевидное лжесвидетельство. Может быть, Господь накажет кровавых наветчиков на Страшном Суде, ведь это смертный грех… Для нас же, частных лиц, никакого решения суда не нужно для того, чтобы держать подобных персонажей в зоне личного отчуждения.
    Что до судеб репрессированных певцов нового строя, то это жестокая историческая ирония… «Не спрашивай, по кому звонит колокол. Он звонит по тебе»… Простенькая сентенция Джона Донна никак не усвоится в нашей стране. Дурная череда всё продолжается и продолжается, но ведь пока приходят не за тобой, да и масштабы не те…

  12. Const говорит:

    Боря, как раз я этого не утверждал. А зона «личного отчуждения» или этакий частный моральный остракизм конечно же, может возыметь действие, но… найдется столько же и защитников. А вместо суда достаточно было бы выйти на страницы печати и предъявить свои аргументы. В 90-е годы как раз все это было в пределах возможного. Но ничего со стороны тайных обвинителей не было сделано. Вывод — состоятельных аргументов просто не было. Кстати, было еще одно подобное дело, и не на стороне, а в Новозыбкове. Это осуждение профессора Прозорова, преподававшего в нашем пединституте (на правах ссыльного). В конце 40-х он был вторично осужден по доносу и всю оставшуюся жизнь клял новозыбковскую жизнь. После амнистии в 53-м он работал зав кафедрой в Петрозаводском университете. Впрочем, это только самые известные дела, а сколько было всего…

    • boris говорит:

      Костя, вот для сравнения просто: общеизвестно, что после объединения Германии, в шести землях бывшей ГДР была проведена люстрация штазистов и функционеров ЕСПГ. Некоторые сели, ненадолго, впрочем, несколько одиознейших фигур тайной полиции нашли приют среди наших родных осин, остальные, пережив лёгкий испуг, сбились в партию «Die Linke», снова обещают люмпенам светлое будущее, и уже имеют представительства. и солидные, в Ландтагах, и даже небольшое-в Бундестаге, где руки им никто не подаст, но и маргиналами их уже не назовёшь.
      Снег времени заметает все следы, и в России уже выросла молодёжь, то самое «непоротое поколение», и оно считает сталинские методы построения государства вполне приемлимыми, а «стукнуть», особенно за деньги, нормальным бизнесом.
      Увы, притча Дюма о графе Монте-Кристо, о человеческом отмщении, в реальной жизни воплощения не находит никогда. Или почти никогда. Оттого подлость всегда свежа, в самом цветущем возрасте и при пркрасном здоровье.

  13. Const говорит:

    Проверь ка ты Боря, не стоят ли уже где-нибудь у уголках «фатерланд» памятники Вальтеру Ульбрихту или Эрику Хоннекеру? Не все ж одному Аденауэру ставить? Последний, впрочем, мне все по карикатурам Бориса Ефимова был знаком.

    • boris говорит:

      Насчёт памятников в современной Германии вообще туго. Если и ставят, то нечто абстрактное, символическое, или вообще в стиле Сальвадора Дали. Немцы объелись соцреализмом, и кинулись в другую крайность. Это моё приватно-стариковское мнение, конечно. В городе, где я процветаю, памятников политикам или партийным функционерам нет вообще. Есть бюсты видным благотворителям девятнадцатого века, есть паркова скульптура разных времён, есть бычки, козочки, раки (символ города и часть его герба), есть парочки влюблённых, тролли, гномы и ведьмачки… Есть памятная гранитная плита «Эрнст Тельман». В Баварии чтят Франца-Иозефа Штрауса, карикатуры на которого тебе тоже, наверняка, известны. В Берлине видел мемориальную доску типа «Здесь был Лёня», с рельефом Брежнева. Висит так низко, что об него тушат бычки… Вообще, я бы назвал отношение немцев ко всему недавно-историческому последовательно тактичным.
      Впечатляет памятник советским солдатам на кладбище, с именами и званиями, погибших буквально в последний день войны. Он скромен, но очень ухожен.

  14. Раиса говорит:

    Интересная и своевременная статья, замечательные стихи, особенно лирические, трагическая судьба поэта и -грусть от сознания, что никто, кроме Константина Фёдоровича, не озаботился отметить юбилей Виктора Губарева. В связи с этим уместно вспомнить трагическую судьбу белорусского поэта Максима Богдановича, который прожил всего 25 лет. Родители увезли его в пятилетнем возрасте в Россию, вернулся он в Минск за год до смерти. Но как же его чтут на Родине — музеи, улицы его имени, памятники, книги его стихов, песни на его стихи, научные исследования его жизни и творчества, юбилейные торжества. Ничего похожего в Новозыбкове нет — горько и стыдно за такое беспамятство!

  15. Валерий говорит:

    Спасибо! Прочитал. Интересно. В Новозыбкове родились моя бабушка Евдокия Михайловна и дед Исаак Натанович. Но я никогда не был в Новозыбкове.

Добавить комментарий

Войти с помощью: 

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Можно использовать следующие HTML-теги и атрибуты: <a href="" title=""> <abbr title=""> <acronym title=""> <b> <blockquote cite=""> <cite> <code> <del datetime=""> <em> <i> <q cite=""> <s> <strike> <strong>